Глава 3
Наши преподы (Г. Столяров, Ю. Мироненко, В.Саврей)
3.4.Профессор Окунев
(© Г. Столяров, Ю. Мироненко, В.Саврей)
Вспоминает мой однокашник Владлен Сергеевич Саврей:
«На втором курсе чувствовали мы себя уже куда увереннее: на лекциях конспектировали не все подряд, как в начале учебы, а старались слушать и выделить главное из услышанного первый признак осмысленного усвоения. Кончились нелюбимые мною химия и начерталка, появились новые предметы и новые преподаватели - фигуры, прямо скажем, колоритные.
Теоретическую механику (теормех) читал нам Борис Николаевич Окунев. О нем можно рассказывать часами и каждый рассказчик увидел и запомнил что-то свое об этой фантастической личности. Поэтому мои воспоминания - это то, что запомнил именно я, хотя Столяров помнит еще много разного, что прошло мимо моей памяти.
Внешне Б.Н. очень походил на Льва Толстого: такой же широкий, бородатый и с виду медлительный. Он, очевидно, сам знал об этом сходстве и одевался «под Льва Толстого» - вельветовая куртка - распашонка, подпоясанная ремешком, широченные штаны и мягкие туфли - шлепанцы. Он очень важно входил в аудиторию, зачастую запаздывая на несколько минут (любил, чтобы его ждали!), проходил на кафедру и усаживался на стул. Это был этакий вступительный ритуал к началу лекции. Поскольку Б.Н. считался второй в мире величиной в области баллистики (кто первый - я не знаю до сих пор, да и кто этот рейтинг ввел тоже, но репутация его была именно такая и тут я ему очень как бы «сочувствовал», ибо по себе прекрасно знал, что ничего нет обиднее, чем второе место), то с высоты такого положения в научном мире он весь был проникнут духом критицизма по отношению к своим коллегам по профессии, по учебникам которых нам предлагалось учиться по программе ВУЗа. Все их определения он считал если уж не совсем неверными, то, по крайней мере, явно неполными и недостаточными. Доходило иногда до комичного: Б.Н. минут 10, закрыв глаза и покачиваясь на стуле, диктовал длиннющее определение (например, материальной точки), а потом , спросив: «Все записали?» говорил: « А теперь можете все это вычеркнуть и забыть, потому что это неверно». И опять, не жалея времени, объяснял почему это неверно и в каком учебнике это написано. Затем снова минут 10 формулировал теперь уже свое определение и, простит меня Б.Н., была это, как правило, такая заумь, что понять было нельзя - можно было только выдолбить наизусть и записывать приходилось слово в слово, ибо спрашивал на экзамене тоже слово в слово. Писал он на доске мелкими знаками и не очень разборчиво, немного всегда торопился. Очевидно, думал он быстрее, чем писал и ему то все понятно, а нам каково было конспектировать за ним!
Особенно «чудил» Дед на экзаменах и притом каждый раз по-разному. Тут он был неистощим на всякие выдумки, и скучать никому не давал, начиная со своих прихвостней с кафедры баллистики, приходивших с ним на экзамены. Вот уж, воистину, был рассадник лизоблюдов и подхалимов - из кожи вон лезли, чтобы услужить Деду. Неизменными были требования к студенту: ответ на все вопросы билета давал только право на разговор с преподавателем и число дополнительных вопросов, задаваемых при этом, было от 7 до 20 - кому как повезет. После каждого вопроса оценивался ответ с помощью отметок цветными карандашами на листке бумаги: Дед рисовал синих петухов, крестики и нолики, звездочки и цветочки, Солнце, Луну и черт те что еще. Карандаши были в пучке, перетянутом резинкой и перед тем, как поставить отметку Дед долго выбирал подходящий цвет и начинал рисовать, а ты сиди и гадай, что он там изобразил и что это значит. Путем непонятных умозаключений выставлялась общая оценка и она, по нашим наблюдениям никак не зависела от колорита и содержания этой «живописи».
Кстати о живописи: Б. Н. Окунев был одним из крупнейших Питере знатоков живописи и говорят, что когда какая либо группа очень хорошо сдавала экзамен, то Дед водил их на экскурсию в Эрмитаж или Русский музей и на такую экскурсию сбегались музейные гиды - столько он знал неведомого обо всех художниках и сюжетах картин, да и об истории их создания. Но мы, увы!, этой чести не удостоились.
Вторым «заскоком» на экзаменах была паническая подозрительность и повальный шмон в поисках шпаргалок. Столы разворачивались полочками вперед, чтобы некуда было положить ни книжку, ни конспекты. С собой приносить можно было только авторучку и зачетку ( Дед называл ее «матрикул»). Кафедральные хмыри рыскали между столами и подглядывали за всеми. Один из них нарвался на нашего Витьку Молокова: тот стоял у доски и что-то мял в руке, задумавшись над ответом (представляю как было нашим «старикам» учить и отвечать дедову заумь, когда нам пацанам - школьникам это казалось кошмаром в кубе!). Налетел на него прихвостень и заверещал во весь голос: «Что у вас в руке? У вас шпаргалка!» У Деда и уши «топориком» - поймали-таки супостата! Витя спокойно говорит, что ничего у него нет в руке кроме мела. А тот в раж вошел - выслужиться перед Дедом хочется: «Покажите, покажите!» Ну Витя и показал: раскрошил мел в кулаке, раскрыл ладонь да фукнул с нее ему в рожу мелом. Я стоял рядом и думаю про себя: «Хана Витьке, зарежет Дед за такую выходку.» А Дед как засмеется, да так весело и хорошо, что даже Витька улыбнулся с перепугу, наверное. Посмотрел Дед на доску и не стал даже вопросов других задавать, поставил отметку и отпустил Молокова целым и невредимым. Ценил Гигант хорошую шутку.
С ним, правда, тоже «шутили» но не в Военмехе, а в Артиллерийской Академии при баллотировании в ее действительные члены. Надо сказать, что Дед был, по-моему, очень честолюбив, что и объясняет его манеру читать лекции с критикой коллег по науке. Коллеги эти все как один дружно выступали на собрании в Академии и превозносили научные заслуги Б.Н. до небес, а когда дело доходило до голосования, то все шары оказывались черными! И так неоднократно. «Помогало», очевидно, и то, что он совершенно искренне и вслух называл всякие околопартийные науки лженауками и неоднократно сетовал на то, что студентам голову забивают этой дребеденью. Б.Н. очень, конечно, это огорчало, но он снова и снова баллотировался в Академики, ибо по праву считал себя большим ученым. В его то возрасте на память заполнять изо дня в день четырехэтажными формулами огромную доску и так в течение 5 семестров! Это надо быть Богом в своем деле. И относились мы к нему с огромным уважением и доброй усмешкой, любили и его и его чудачества. Недаром все, что связано с Борисом Николаевичем Окуневым так свежо в памяти до сих пор. ( Мы с ним разошлись миром: 4 пятерки и 1 четверка. Выдолбал я эту науку так, что когда Андрюша учился в институте, то я еще способен был давать консультации, а уж сколько контрольных работ заочникам перерешал!)
Очень колоритно выглядел Дед в госкомиссии на защите дипломов. Восседал всегда в середине стола и спал самым откровенным образом, но при этом умудрялся все слышать. Поскольку участие в комиссии предполагает активное участие в ее работе, то и он, проснувшись, задавал вопросы, как правило, не по теме проекта: «Что такое материальная точка?» или подобное. Ответы, что это «...нечто вроде комариного члена - он есть, но его не видно», приводил в веселье всю комиссию, да и самого Деда. Любили - не любили, но никто не был к нему равнодушен - очень уж колоритная фигура была!»
***
Мне к этому остаётся добавить пару штрихов и мелких уточнений.
Борис Николаевич Окунев читал лекции по теоретической механике и баллистике и был звездой первой величины на преподавательском небосклоне Военмеха. Ритуал восхождения светила обставлен был с блеском.
Сначала кафедра* вносила кафедру** и водружала её на кафедру***.
-------------------------------------
* Кафедра – преподколлектив;
** Кафедра - стул, скамья, в нашем случае – солидное кресло с подлокотниками;
*** Кафедра - возвышение для лектора.
Затем с профессорским опозданием в аудитории появлялась карабас-барабасовская борода Отца-основателя, сопровождаемая крупным грузным телом. (Говорили, что полнота Бориса Николаевича – одно из проявлений последствий блокады). С искренним сочувствием наблюдали мы, как ассистент помогал гиганту подниматься из глубокого кресла. Любимым (им и нами) обращением к нам было инфразвуковое иерихонское трубно-басовое «БоООАААааа, мои юные друзья!»
На потоке, в дополнение к старостам групп, Борис Николаевич назначал "дежурного старосту" и "старосту старост" (потока).
Однажды, не обнаружив мел, он протрубил:
- Дежурный староста, встаньте! Староста старост, встаньте! Где же мел?
- Кончился.
- Ну, а вы что?
- Меры принимаем, Борис Николаевич.
- Мм-да-а… Это как однажды в Новогоднюю ночь:
- Скорая?! Срочно!! У нас гость штопор проглотил!
- Выезжаем! Меры приняли?
- Приняли.
- Какие?
- Вилками открываем.
Любил Отец-основатель в пух и прах разносить оппонентов.
Сначала, привлекая на свою сторону великих предков, он мог процитировать нам по-латыни ПринсИпы НьЮтона. Потом, для контраста, цитировал современного автора учебника, утверждённого Минобразом. Диктовал и заставлял нас записывать с нового листа определения из этого учебника.
И далее:
- Записали?
- Записали, Борис Николаевич!
- А теперь зачеркните! (Оживление аудитории!)
- Зачеркнули, Борис Николаевич!
- Зачеркните двойным жирным крестом!! (Восторг!!)
- Зачеркнули, Борис Николаевич!!
- А теперь вырвите этот лист к чёрту!!! (Экстаз!!!)
И следовал сокрушительный разбор полётов бедного автора.
На консультациях перед экзаменом:
- Ответ на три вопроса билета даёт студенту право на беседу с преподавателем, в ходе коей преподаватель имеет право задать студенту от двенадцати до ста сорока четырех вопросов.
(Даже граничные значения имели место быть на практике! Заграничные – никогда!
Сам отвечал на 12 вопросов)
- Вот вам мой домашний телефон. Если у вас во время подготовки к экзамену возникнут вопросы - звоните мне в любое время дня и ночи.
Слышал от старших товарищей:
Ночью на квартире Б.Н. раздался звонок.
- Слушаю Вас.
- Простите, Борис Николаевич, что потревожили. Но у нас завтра экзамен, а мы никак не можем решить и заспорили…
- Никаких извинений! Я к вашим услугам! В чём вопрос?
- Когда спать ложитесь, Вы бороду под себя кладёте или укрываетесь ею?
На экзамене Б.Н. Окунев врубил группе 19 двоек.
Гонцы всполошившейся общественности и деканата предстали пред его ясными очами:
- Борис Николаевич, приглашаем Вас на заседание партбюро факультета.
Ответ Отца-основателя гласил:
- Не могу, мои юные друзья. Сегодня я пою в церкви.
А теперь вспоминает новобранец-соавтор однокашник Юрий Михайлович Мироненко.
<<<
Самой заметной и можно даже сказать выдающейся личностью в институте был, несомненно, профессор Окунев – заведующий кафедрой теоретической механики и баллистики. Мои коллеги по Е509-ой уже излагали на страницах этого сайта свои неизгладимые впечатления от его грандиозной фигуры, манер и энциклопедических знаний. Я же попробую рассказать только о двух случаях, особо врезавшихся в мою память.
Первый случай.
Борис Николаевич без обычных комментариев пишет на доске вывод какой-то формулы на протяжении часа. Затем, как всегда, спрашивает:
- Записали? А теперь перечеркните, порвите и выбросите! Порвали? Может быть, кто-то не успел порвать?
- Я не рвал - встаёт Толя Соловьёв из 510-ой группы.
- Это ещё почему?
- Вы вон там, в середине доски забыли «дельту те» поставить, а остальное всё правильно, зачем же чиркать и рвать?
- Подойди-ка сюда. Где тебе показалось, что я забыл?
Толя берёт мел и вставляет эту дельту. Радость Бориса Николаевич описать невозможно.
- Гений, талант, умница, иди сюда, я тебя расцелую!
Толя засмущался, а профессор картинно обнимает его и лобызает. Затем:
- Я сейчас поставлю в твою зачётку годовую отметку в размере пятёрки, и если хочешь, то можешь не ходить на мои лекции.
Зачётка была подана, и в неё водрузилась пятерка. Ля Комедия в исполнении Б.Н. Окунева профинитила. А Толя? Толя действительно периодически стал пропускать некоторые лекции, ведь экзамен по «теормеху» он сдал на пять в самом начале учебного года.
Второй случай, но это уже со мной.
Играя за Военмех в футбол на первенство вузов, я, выбивая головой мяч, летящий в наши ворота, получил сильнейший удар по этой самой голове от своего же защитника, который тоже хотел его выбить. В результате чего в течение месяца-двух я благоприобрел:
- По минус 7 диоптрий на каждый глаз.
- Отказ моего жесткого диска в черепной коробке записывать информацию, содержащую цифры.
- Ограничение оперативной памяти на такую информацию по времени. Через 3 часа она полностью стиралась.
Кошмар!
Носить очки мне было стыдно, а без очков с расстояния двух метров написанное на доске я не видел. От отчаянья я пересел на «заднюю парту» и лекционное время по точным наукам занимал игрою в «морской бой» и «в слова». Попытки дома осваивать по учебникам пропущенный на лекциях материал результатов не давали – через 3 часа всё стиралось бесследно. Признаваться в этом преподавателям и друзьям не позволяла натура, да это и не спасло бы меня от исключения из института, пришлось вертеться, изыскивая различные пути и средства. Единственно, во что я верил твёрдо, что это всё временно, всё вернётся на свои места, и утраченное я восстановлю. До удара по голове я обладал очень хорошей памятью. Во время Отечественной войны до 5 класса у меня практически не было учебников, время было такое, и я, прочитав навскидку в чужих учебниках задания на дом, в т.ч. математические примеры и задачи, бежал и по памяти дома переписывал в тетрадь.
Теперь же предстояло сдавать экзамены. Расскажу, как я «изыскивал пути» на экзамене по ТМ.
Это был самый сложный для меня экзамен, и виноват в этом был Б.Н.Окунев.
Дело в том, что он приказал, чтобы в аудитории было не меньше 4-х досок и к этим доскам вызывал одновременно столько же студентов. Выслушав ответ на 1 - 2 вопроса, он ставил под вопросом на доске какой-то значок и отходил к другому студенту. И так ходил по кругу. Мало того он вступал в дискуссию с баламутами типа Вовки Журко. На это уходило драгоценное для меня время, и оперативная память стремилась к нулю. Надо было что-то предпринимать.
Спасибо защитнику, он исковеркал моё зрение и память, но не тронул сообразительность. Ответив на десяток вопросов и получив под ними оценки - какие-то треугольнички, крестики, нолики, квадратики и т.д., я ждал, когда же профессор снова посетит меня. Он же, как назло, вступил в очередную дискуссию с Журко…
Три часа подошли к концу, и у меня катастрофически стала стираться информация о ТМ. Я судорожно пытался задержать этот процесс, но бесполезно. Мне стало безразлично, сдам ТМ, не сдам – всё, как говорится «пофигу». Я глянул на свою доску, на окуневские значки, и вдруг родилась мысль – отчаянная и наглая.
Подходит Окунев, я же, не давая ему раскрыть рот, бросаюсь в нападение:
- Борис Николаевич, как вы оперируете этими иероглифами, выводя общую оценку? Я уже минут 20 безрезультатно пытаюсь найти ключ к разгадке. Аж голова заболела! Откройте секрет, ради Бога!
Он громогласно засмеялся и сказал:
– Пиши: Крестик - 4,5 , Нолик – 4, Плюсик - 2, Треугольник – 5, Квадратик – 1,5 …(и т.д.)
В это время кто-то его отвлёк от меня, а я, прикинув, что 4 это предел моих мечтаний и стипендия, занялся сложными математическими расчётами при помощи тряпки, мела и комбинирования значками. Задачу себе я поставил трудную, надо вывести себе «скромные» 4,25 за ответы на заданные вопросы и сделать так, чтобы других вопросов он не задавал.
Времени на это творчество было мало, 4,25 не получалось, и я остановился на 4,15.
Минуты через три после этих вычислений, ко мне направился Окунев. Когда между нами осталось метра два, я достаточно громко обратился к нему:
- Борис Николаевич, тут какая-то хрень у меня получается – четыре и пятнадцать сотых»…
- Это не хрень молодой человек, а твои реальные знания.
Я придуриваюсь дальше:
- Но 4,15 в зачётке – это несерьёзно!
- Чтобы было серьёзно, надо сделать так: если тебя устраивает четвёрка – я поставлю 4, а если ты хочешь 5, то я обязан задать тебе еще несколько вопросов.
- Борис Николаевич, в целях экономии Вашего драгоценного времени и, учитывая, что большего сегодня я не достоин, прошу пренебречь пятнадцатью сотыми, Бог с ними, четвёрка меня устраивает.
- Давай зачётку, хитрец…
Я получил четвёрку! Надо сказать, что до махинаций со значками, у меня получалось что-то недотягивающее до тройки.
А что имел в виду Б.Н.Окунев, назвав меня хитрецом – для меня осталось тайной за семью печатями. Может быть, он поставил оценку за находчивость, а не за знания? Всё может быть…
P.S. Память у меня окончательно восстановилась к началу 1957 года, т.е. к окончанию института. Близорукость же (-7) к 76 годам превратилась в минус 3 и вместе со мною стремится к нулю.
>>>
|